Ты лучший! Я лучший!

“Какой же молодец мой внучок!” – прозвучал надтреснутый голос бабушки Марка, перемежаясь старческим хлопаньем в ладоши. Её слова всегда опьяняли его детскую душу. Поднявшись, бабушка неловко уронила красный плед на пол, и раздавшийся хруст коленей напомнил о её преклонном возрасте – звук, похожий на ломающиеся вафли, хрупкий и болезненный. Подойдя к Марку, она погладила его по русой голове, и в её глазах мелькнуло что-то среднее между любовью и отчаянием. “Вот вырастешь, внучек, всё у тебя будет: и богатство, и слава! Ты очень умный малый,” – пророчествовала она, словно предрекая судьбу. Чёрные глаза Марка заблестели, самодовольство едва заметно приподняло его подбородок. “Ладно, мамуль, нам надо ехать,” – прервала идиллию высокая мать Марка, взяв его за руку. Вторую руку мальчика перехватил отец, чья залысина, казалось, символизировала утекающее время и несбывшиеся надежды.Звуки детского смеха и плача смешивались в ушах Марка, образуя странный, почти болезненный диссонанс, пока он, склонившись над листом бумаги, пытался изобразить вазу с цветами. В детском саду царила атмосфера хаоса и невинности. После того, как дети закончили свои работы, воспитатели организовали художественную выставку, пригласив родителей. На следующее утро отец Марка, немногословный и уставший, пришел на выставку. Взяв сына за руку, он внимательно осмотрел картины других детей. “Мама не смогла прийти, у нее проект, а мне через два часа на работу,” – сказал он, слегка похлопав Марка по спине. “А тут, знаешь, есть очень даже хорошие рисунки,” – добавил он, стараясь казаться заинтересованным. “Вот мой,” – с гордостью показал Марк. “Вау! Да это самый лучший!” – с преувеличенным энтузиазмом воскликнул отец, подбадривая сына. Большинство родителей нахваливали работы своих детей, но были и те, кто не скупился на критику. “Ты мог бы нарисовать лучше,” – холодно заметила мать Луиса. Луис, с покрасневшими от обиды глазами, сдерживал слезы. Он не понимал, почему других хвалят, а его – нет. Марк, самодовольный и гордый, удалился, а Луис остался стоять, сжимая кулачки и безуспешно пытаясь сдержать подступающие слезы. Слова матери – жестокий приговор – эхом отдавались в его маленьком сердце.

Для маленького Марка годы пролетали с быстротой ускользающей мечты. И вот, торжественный день – он идет в школу. В этот знаменательный момент собралась вся семья: папа, мама и даже бабушка, приехавшая из соседнего города, словно вестник из прошлого. Марк был одет в белую рубашку, безупречно выглаженную, словно символ чистоты и невинности, и строгий синий пиджак, который казался ему немного сковывающим. Рядом с ним стоял Луис, его знакомый еще с детского сада, но в глазах мальчика уже читалась какая-то отстраненность, словно он предчувствовал неизбежное соперничество. К родителям Марка подошла мать Луиса, женщина с усталым лицом и печальными глазами. “Вы тоже решили отдать сына в эту школу?” – спросила она, словно ища утешения в чужом одобрении. Мать Марка кивнула, словно не желая затягивать разговор, словно чувствуя в этой женщине угрозу благополучию своего сына. Но отец Марка, напротив, с готовностью подхватил тему: “Школа хорошая, одна из лучших в нашем городе. Прекрасные учителя, отличные возможности…” – говорил он, словно пытаясь убедить не только её, но и себя самого. Мать Луиса вздохнула: “Вот-вот… А его отец этого не понимает. Мало того, что оставил нас, так еще и не помогает!” В её голосе звучала горечь и обида. Отец Марка неловко улыбнулся, словно чувствуя себя виноватым за чужое несчастье. Торжественная часть закончилась, оставив после себя ощущение фальши и наигранного веселья. Уже завтра для Марка начиналась новая жизнь, полная надежд и тревог. Прошло полгода. Марк с гордостью приносил домой звездочки – свидетельство его успехов. Мать Марка, сияя от гордости, целовала и обнимала его: “Ты у нас вон какой умный! Просто гений!” Из соседней комнаты раздался голос отца: “Молодец, сынок! Не сбавляй темп! Так держать!” Марк, воодушевленный похвалой, с удвоенным энтузиазмом принялся самостоятельно изучать новую тему по математике, словно стремясь оправдать возложенные на него надежды, словно чувствуя на своих плечах тяжкий груз чужих ожиданий.