Поручик Ржевский и дама-вампир

Летняя ночь в тверском краю тиха и безмятежна. Молчаливо и задумчиво глядит с небес месяц, заливая серебряным светом дремучие леса и широкие поля. Бесшумно струится извилистая речка, мирно спит деревня Горелово. До поры ничто не нарушает всеобщего безмолвия. И даже в барской усадьбе, стоящей неподалёку от деревни, как будто тишина.

Время давно перевалило за полночь. Петух в барском курятнике раздумывает, пора ли петь первую песню. Вот он встрепенулся, расправил крылья, но в последнее мгновение поперхнулся собственным криком, потому что в ночной тишине раздался громовой мужской голос:

– Ну что, неприятель, сдаёшься?!

Ему отвечал женский, полный сладкой истомы:

– Ой, сдаюсь!

Барская кухарка Маланья, разбуженная этими криками, зевнула и повернулась на другой бок – досыпать. Ей вставать только со вторыми петухами, чтобы тесто ставить. А пока можно дрыхать, ведь не происходит ничего из ряда вон.

С тех пор, как барин вышел в отставку и поселился в усадьбе, крики и стоны разносятся по округе чуть не каждую ночь. А кто из дворовых девок в этот раз ночует у барина, по голосу легко понять. Это Полушка, бесстыдница! Видать, опять в Наполеона и Кутузова играют.

Меж тем поочерёдные стоны Наполеона и Кутузова никак не давали Маланье заснуть. Уж очень было громко.

– Что, неприятель? Мирного договора хочешь? – спросил Кутузов.

– Ой, хочу! – воскликнул Наполеон.

– А вот нет! – ответил Кутузов. – Будем дальше воевать.

– Ой, пощади! – повизгивая от удовольствия, кричал Наполеон. – Ой, сил нету!

Наконец всё успокоилось. Серебристый месяц побледнел, готовясь спрятаться за кромку тёмного леса. На востоке небо посветлело. Запели вторые петухи, которым никто не мешал. Приближался новый день, от которого владелец деревни и усадьбы, отставной поручик Александр Аполлонович Ржевский, не ждал ничего особенного. А напрасно!

* * *

Поручик Ржевский проснулся по обыкновению поздно – только когда солнце, светившее в окно, угодило лучом прямо в глаз. Второй глаз был скрыт чёрной повязкой, которую Ржевский, ночью изображая Кутузова, позабыл снять – так и уснул в ней.

Избавившись, наконец, от повязки и кинув её на стул, стоявший возле кровати, поручик обнаружил, что Полуша уже ушла. На спинке стула висел аккуратно сложенный серый сюртук Наполеона, а на сиденье лежала наполеоновская шляпа. Самой Полуши и обычной её одежды нигде не было.

Ржевский потянулся и крикнул:

– Ванька!

Дверь приотворилась и в комнату просунулась белобрысая голова лакея. На загорелом лице светлые брови и намечающиеся усики казались совершенно белыми.

– Чего изволите, барин?

– Одеваться.

Ржевский, хоть и будучи в отставке, предпочитал носить военную форму, поэтому Ванька помимо чистой рубашки подал барину синие рейтузы с жёлтыми лампасами и начищенные до блеска сапоги.

Одевшись, поручик отправился на речку купаться, чем доставил немалое удовольствие деревенским бабам, как раз полоскавшим там бельё. Засмотревшись на купающегося барина, одна даже упустила мужнины порты, и они так и уплыли, став своеобразной жертвой Амуру.

Пусть Ржевский был рыжим, что по деревенским меркам считалось недостатком, но высокая статная фигура и прочие мужские достоинства производили на женский пол просто неизгладимое впечатление.