Беда в новогоднюю ночь

31 декабря 1945 года. Главный редактор районной газеты «Ударник» Павел Иванович Рябинкин внимательно читал рукопись и что-то черкал там карандашом. В дверь кабинета постучали.

– В чём дело? – недовольный тем, что его оторвали от работы, Павел Иванович глянул поверх очков на стоящего в дверном проёме человека.

На пороге кабинета стоял офицер в расстёгнутой шинели, из-под которой выглядывал боевой орден. Офицер улыбался.

– Павел Иванович, – подошёл поближе к редакторскому столу военный. – Неужто не признал?

– Серёжа! – Павел Иванович так стремительно бросился навстречу военному, что повалил локтем на пол три потёртых серых папки. – Ты?! В отпуск?

– Нет, совсем, – улыбался офицер, обнимая главного редактора. – Демобилизовался. Как говорится, народное хозяйство без меня некому поднять. Ха-ха-ха…

– Отлично! – Павел Иванович не сводил восхищенных глаз с гостя. – Завтра же выходи на старое место – ответственным секретарём. Осмотришься чуток, а потом я тебе своё место уступлю. Одно дело сейчас завершу и всё. Знаешь, какая оказия у меня случилась? Хотел написать небольшой фельетон о мелких недостатках промысловой кооперации в районе, а как копнул поглубже, так просто жуть какая-то. – Рябинкин поднял с пола папки и положил их прямо перед собой. – Я, вроде как, двойную бухгалтерию там нащупал. Воистину говорят: кому война, а кому мать родна. Вот праздник пройдет, и я им всем покажу кузькину мать. С этим делом разберусь и тебе всё передам. Устал я очень. Понимаешь?

Главный редактор вздохнул и указал на заваленный бумагами стол.

– Понимать-то, я тебя понимаю, Павел Иванович, – чуть-чуть понизил голос Сережа, – но у меня немного другие планы: предложили мне поработать в обкоме. Только большая просьба, Павел Иванович, никому об этом. Сглазить боюсь.

– Никому так никому, – подмигнул редактор своему гостю. – Всё понимаю… Жаль, конечно, но куда нам против обкомовских харчей. Ты, всё равно, подумай над моим предложением. Ладно, потом об этом; давай рассказывай, как воевал.

–Да, чего там рассказывать, – махнул Сергей рукой, – воевал как все. Да, кстати, а у меня для тебя гостинец есть, Павел Иванович. Из самого Берлина!

– Какой гостинец?

– Я, знаешь ли, из Германии на самолёте летел. Груз важный сопровождал. Вот. Приезжаю на аэродром, и там нос к носу сталкиваюсь с Иваном Аськиным.

– С Иваном Степановичем? – вскинул брови Павел Иванович.

Если бы Рябинкину сказали, этак лет пять назад, что он будет называть Ванюшку Аськина по отчеству, то помер бы Павел Иванович со смеху. Ванюшку? Этого ершистого селькора, часто приходившего из соседнего села разобраться, насчет того, почему его заметку опять напечатали в сильно сокращенном виде? Да разве можно было бы такое подумать, чтоб по имени да по отчеству? Его и Ваней никто не называл: Ванюшка – и всё тут. Но чудеса в жизни иногда случаются, особенно в годы лихолетья. Ваня в начале войны поступил в авиационную школу, а потом стал летчиком – штурмовиком. И не просто летчиком, а боевым асом, которого недавно представили к званию Героя! Так что теперь Павел Иванович Ивана Степановича только по отчеству и называл.

– С ним! – кивнул офицер, развязывая вещевой мешок. – А он, как узнал, что я домой отправляюсь, так сразу велел тебе подарок передать. – Сергей вытащил из вещмешка бутылку. – Вот. Французский коньяк фин шампань. Десять лет выдержки. Поди, не пробовал никогда такого?