Календарь, где всё по-новому.
6 лет спустя.
Я стояла у стойки, заполняя карточку нового пациента – пушистого кота, которого привезли к нам ночью в тяжелом состоянии. За спиной раздались шаги, и знакомый голос Антона нарушил тишину.
– Операция прошла успешно.
Я даже не обернулась, просто протянула ему стопку бумаг на заполнение. Но вместо документов в мою ладонь легло что-то холодное и знакомое. Браслет.
«Спасительнице котов и моего сердца».
– Ты забыла на полке, – сказал Антон, но его голос прозвучал слишком ровно. Слишком… спокойно.
Я взяла браслет, и по коже побежали мурашки. Я улыбнулась ему и поблагодарила, стараясь, чтобы голос не дрогнул.
– Может, выпьем кофе после смены? – спросила я, перебирая браслет в пальцах.
– Конечно. Только… мне нужно сначала кое-что проверить в лаборатории.
– Хорошо.
В клинике стояла привычная утренняя суета. Я натянула халат, поправляя стетоскоп на шее, когда в дверь буквально влетела девушка с корзинкой в руках.
– Доктор, помогите! – её голос дрожал.
В корзинке клубочком лежал крошечный щенок, весь мокрый от дождя. Я быстро провела ладонью по его боку – дыхание поверхностное, пульс слабый.
– Переохлаждение и, возможно, гипогликемия, – бросила я Антону, который уже стоял рядом с грелкой и капельницей.
– 36.2… Жив, но еле-еле, – прошептала я, чувствуя, как его крошечное сердце бьётся под пальцами.
Антон уже разворачивал систему для инфузии, его руки – уверенные, без дрожи.
– Рыжая, он выкарабкается, – сказал он, будто читал мои мысли.
Я кивнула, глядя, как капли раствора медленно наполняют трубку.
Я помыла руки, смывая с пальцев следы йода и усталости, и вышла в холл. Антон уже стоял у окна, затянутый в свой белый халат, освещённый холодным светом зимнего утра.
– Живёт, – сказал он, не оборачиваясь, словно чувствовал мой взгляд.
– Ты уверен, что не волновался?
Он наконец повернулся, и в уголках его глаз собрались мелкие морщинки – следы улыбки под маской.
– Я считал до ста. На латыни. Знаешь, а ведь он будет бегать.
– Кто?
– Тот щенок.
Я закрыла глаза и представила: маленький комок шерсти, который ещё час назад дрожал на столе, через пару недель будет носиться по улице.
– Да, – кивнула я. – Будет.
И в этот момент что-то внутри разжалось – не про щенка, нет. Про то, что даже после самых сложных операций, после крови, страха и дрожащих рук, жизнь всё равно побеждает.
Антон потянулся и снял со стойки историю болезни.
– Идём, – сказал он. – Нас ждут.
Я улыбнулась и погрузилась в мысли.
Шесть лет. Шесть лет мы с Антоном бок о бок: смены в клинике, ночные вызовы, бесконечные чашки кофе у меня на кухне. Он знал все мои страхи – от боязни не спасти пациента до глупейшего ужаса перед пауками в подвале. Смеялся, но потом заглядывал в глаза и спрашивал: «Ну как, еще жива?» И я верила, что да. Всегда. А Ника… Она так легко собрала вещи и уехала. «Всего на год», – сказала, но я знала. Питер, новая жизнь, новые люди. Антон махнул рукой: «Пусть улетает». А я? Я осталась. С ним. С нашими ритуалами, шутками. Мы прошли через всё вместе. Стажировка, бессонные ночи, первые сложные операции, когда руки дрожали от усталости, а глаза слипались. Но он всегда был рядом – с той самой ухмылкой, которая говорила: «Да ладно, справимся». И мы справлялись.А потом – наша клиника. Престижная, современная, с оборудованием, о котором мы раньше только мечтали. Мы спасали тех, кого другие уже не брались лечить. И каждый раз, когда очередной пушистый пациент открывал глаза и слабо тыкался носом в ладонь, Антон смотрел на меня так, будто это я совершила чудо. А я знала – это мы.
