Подростковый возраст

Я помню, как моя ладонь скользила по спине девятиклассницы, и я то и дело натыкался на бретельки ее лифчика под футболкой. Хотя они давили и натирали кожу, сам лифчик не выполнял своих функций. Он был ей не нужен. Но она хотела казаться старше.

Когда я нащупывал выпирающий бугорок замка, внутри все сжималось. Становилось неловко, будто я сделал что-то похабное. Но ей, кажется, это было и нужно. Нужен был этот провинившийся взгляд, резкое отдергивание руки, как от горячего. Она хотела чувствовать контроль, как и любая другая девушка, над любым другим парнем.

Она прожигала меня взглядом, вопрошая:

– Ну как тебе, когда я в твоих руках? Так близко и одновременно так далеко. Нас разделяют друг от друга лишь тонике слои ткани, представь, чтобы было, если бы их не было? Какими бы красками заиграло твое лицо?

Я знал ответ: никакими. Мне было совершенно плевать на эту девчонку. Она была на год младше по возрасту и на три по развитию.

И как же так случилось, что я оказался в ее объятиях?

За день до этого меня подозвала учительница истории Карина Куратова. Она была молода, лет двадцати трех, у нее имелся лишний вес, и по школе ходили слухи, что она спит с одиннадцатиклассником.

– Я хочу подготовить танец к празднику последнего звонка. Поучаствуешь? – спросила она.

«Нет. Конечно же нет» – ответил бы я, если бы умел говорить эти три буквы в правильной последовательности, когда мне хочется. Но я с кивком головы отчеканил:

– Да.

Теперь вот он я. Стою в спортзале школы на третьем этаже. Приобнимаю девятиклассницу и ощущаю, как футболка на ее спине пропитывается потом и становится влажной, а сам думаю о другом, пытаясь уйти от происходящего, хотя бы мыслями.

Вот смотри. Мы рано пробуем алкоголь. Рано разочаровываемся в жизни. Рано впервые занимаемся сексом. Мне порой кажется, что это следствие того, что наше поколение было, отчасти, незапланированным.

Мы переняли в наследство от родителей все прелести раннего взросления. Пока те вынужденно работали за копейки, прогибаясь под ужасную экономику страны, мы слонялись по разбитым районам, и не знали куда себя деть в этом мире уничтоженных мечт.

Единственное, почему мы не стали такими же, как наши родители – это интернет. Он позволил забываться и безобидно выпускать пар. Сколько судеб он спас по началу? Вместо того чтобы связаться не с той компанией, ты смотрел видео и смеялся с тупых шуток. Вместо того чтобы пробовать без презерватива, ты смотрел порно. Вместо того чтобы загонять иглу в вену, ты смотрел очередное паршивое американское кино, где мир не похож на наш.

Ты смотрел, смотрел, смотрел, пока в один прекрасный миг, не понимал, что единственное, что ты умеешь – это смотреть. Ты насмотрелся многого и выходишь в свет. Туда, где нет картонных декораций. Где по улицам ходят нескладные люди в мешковатой одежде, а не подкачанные статисты, одетые в голливудском гардеробе. Пытаешься говорить фразами, подсмотренными в фильмах, но ни один Тарантино не говорит на таком же языке, как окружающие. Тебя не понимают.

За то ты сохранил себя для того, чтобы умирать в мире, который тебе не подходит.