Код Забвения. Книга третья

Воздух в коридорах «Светлячка» был спертым и отдавал металлической пылью, озоном от коротких замыканий и едва уловимым, но стойким ароматом человеческого пота – запахом постоянного, не смываемого стресса. Системы рециркуляции работали, но не справлялись с этой новой, густой атмосферой выгорания. Свет аварийных ламп, приглушенный до 40%, отбрасывал длинные, искаженные тени, превращая привычные пространства в лабиринт из полумрака и сломанных углов.

Инженер Дэвид Чин сидел на корточках в нише сервисного отсека, его поза была неестественно скованной. Он тремя разными калибровочными ключами проверял люфт в креплении антенны разведывательного дрона «Сокол». Процедура была избыточной, почти ритуальной. Его пальцы, обычно проворные и уверенные, двигались с заторможенной, преувеличенной точностью, будто он боялся, что одно неверное движение рассыплет и без того хрупкий мир на части. Чин не поднимал головы на звук шагов, полностью сфокусировавшись на микроскопическом зазоре между панелями.

Приглушенный, но навязчивый стук доносился из вентиляционной шахты. Это были редкие, тяжелые удары, перемежающиеся длинными паузами и приглушенной руганью на русском. Где-то в Секторе 4, в тесноте, пропитанной запахом горелой изоляции, Алексей Карпов и Раджав Десаи в прямом смысле слова вгрызались в корпус корабля. Они пытались зафиксировать композитную «заплату» на теплозащите, используя самодельные заклепки и сварочный аппарат, работающий на минимальной мощности, чтобы не прожечь ослабленный металл насквозь. Каждый удар отзывался вибрацией в палубе под ногами, словно у корабля болели зубы.

Из открытой двери медпункта, обозначенной мигающим желтым светодиодом, вышла доктор Лейла Белькасем. На ее планшете горел длинный список – результаты тотального медосмотра. Цифры выстраивались в неутешительную картину: кумулятивная доза радиации у 70% экипажа, повышенные маркеры стресса, признаки мышечной атрофии и контузионного синдрома. Она молча подошла к Чину, ее лицо было маской профессионального спокойствия, под которой угадывалась тяжелая усталость. Не говоря ни слова, Лейла протянула ему бумажный стаканчик. Тот, не глядя, взял его, механически опрокинул в рот маленькую голубую таблетку – новый, усиленный рецептурный транквилизатор – и запил водой, не отрывая взгляда от панели дрона. Ритуал был отработан до автоматизма. Белькасем задержалась на секунду, ее взгляд скользнул по спине инженера, напряженной как струна, затем она развернулась и пошла дальше, в кают-компанию, где ее уже ждала следующая группа, требующая химического успокоения.

Амара Туре стояла у главного навигационного терминала на мостике. Ее пальцы бессознательно выстукивали по сенсорной панели сложный, нервный ритм. Внезапно рука дернулась, и она с силой, граничащей с яростью, провела ребром ладони по идеально чистому экрану, смахивая несуществующую помеху. Туре замерла, ощутив, как по телу пробежала дрожь. Суеверный жест пилота, пережиток земных тренировок, бесполезный здесь, в глубоком космосе. Ее тело, выдержавшее чудовищные перегрузки при торможении, теперь не находило покоя в невесомости и тишине, выдавая сбои в мелкой моторике. Она сжала кулаки, чувствуя, как влажные ладони прилипают к холодному металлу консоли.