Романовы

Nadine Brandes

ROMANOV

Печатается с разрешения издательства Thomas Nelson, a division of Harper Collins Christian Publishing, Inc. и литературного агентства Nova Littera SIA.

© 2019 by Nadine Brandes

© И. Пивоварова, перевод на русский язык, 2020

© ООО «Издательство АСТ», 2021

Моя кровь – это мое преступление.

Взгляните, она все еще красная. Прикоснитесь, она все еще влажная. Но если вы вслушаетесь, то услышите: она произносит единственное имя в пульсирующем гимне.

Романова.

Романова.

Романова.

Только из-за этого имени, связанного с моей кровью узами, подобными тем, которыми большевики связаны с русской революцией, мне предрешена смерть.

Потому что даже кровь царей не способна остановить пули.

Я смотрела, как сгорают мои дневники.

Страницы сворачивались сами по себе, корчились как паучьи лапки, принимая смерть. Мое прошлое, мои истории оборачивались пеплом и завитками дыма. Но я не стану их оплакивать. Большевики могут отнять у меня нечто гораздо более ценное. Я не отдам им своих слез.

Я подтолкнула еще один дневник в белую изразцовую печь, занимавшую угол спальни, которую здесь, в Тобольске, предоставили мне и трем моим старшим сестрам. Здесь – это значит в ссылке. Из дневника выскользнула заложенная между страниц фотография, словно в последней попытке избежать своей участи. Я подняла черно-белый портрет.

Усталые, прикрытые тяжелыми веками глаза, длинная темная борода, волосы, тщательно разделенные на прямой пробор. Григорий Распутин. Наш друг. Наш мастер заклинаний. Он лечил Алексея, наставлял маму и собирался учить колдовскому искусству меня… пока они не убили его. Большевики расстреляли его с той же легкостью, с какой опрокидывали в себя рюмку водки в конце дня. Или в его начале, в зависимости от того, сколько крови обагряло их руки.

Теперь они шли за нами.

Я бросила фотографию Распутина в огонь. Это фото, больше чем что-либо другое, могло доставить мне неприятности, если приближающиеся большевики устроят обыск. Свидетельство нашей связи с мастером заклинаний сослужит нам плохую службу. Чтобы осудить папу, подойдет любая причина, и не важно, что он уже отрекся от престола.

Я схватила с прикроватного столика книгу по колдовскому искусству и затолкала ее на нижнюю полку маленького книжного шкафа вместе с другими томами. Она была на немецком языке, которого, вероятно, наши русские конвоиры не знают, и вложена в обложку от народных сказок. И все же они найдут ее, если хорошенько постараются.

«Цок, цок, цок» – донесся из коридора стук каблуков папиных сапог. Звуки миновали мою дверь, замерли, затем вновь приблизились. Дверь открылась, и показалось папино обрамленное усами и бородой лицо. Он спокойно обратился ко мне:

– Настя, они уже здесь.

Я захлопнула печную заслонку и поднялась. Папа держался прямо и царственно, несмотря на невысокий рост. Бок о бок мы прошли по холодному до озноба коридору. В тишине. Бывший царь и бывшая княжна. Мы миновали комнату Алексея, и я заглянула туда. Мой тринадцатилетний брат, худой и изможденный, лежал в постели: кожа пожелтела, глаза походили на темные озера, лицо напоминало череп. Он даже не взглянул на нас.