Кумач надорванный. Книга 2. Становление.

Причудливо и дико начинался в России год тысяча девятьсот девяносто второй.

Будто огромным пылевым облаком накрыло просторы Страны советов, на которых всё продолжало рушиться, раздробляться, разламываться, распадаться и исчезать.

Союз Суверенных Государств, Содружество Независимых Государств, Российская Федерация, Россия…

Провозглашаемые в декларациях, в решениях съездов названия эти наслаивались друг на друга, словно сыплющиеся наземь осенние неживые листья. Омертвляли своими странными звучаниями давешнее, отменяли его навсегда.

Иногда проклятиями, но куда чаще – смехом – недоумевающим и нервным, привыкали разражаться люди, в жизни которых вторгалось неслыханное, непредвиденное.

Терялись, узнавая, что Украина, Белоруссия, Казахстан – отдельные государства, что Киев и Минск – иностранные столицы, что Крым и космодром «Байконур» – зарубежье… Верили тому и не верили. Не понимали, как с этим быть.

Обустроенные, заселённые русскими людьми земли, на которых стояли обжитые города, работали кормильцы-заводы, воздушные, морские и речные порты, были вырыты шахты для межконтинентальных ракет и базировались воинские гарнизоны, переставали подчиняться Москве, отгораживались от России пограничной стражей, охраняемыми постами.

Но в Москве и не думали требовать подчинения. Россия от союзных республик отмежёвывалась сама.

Михаил Горбачёв, генеральный секретарь попавшей под запрет коммунистической партии и глава упразднённой державы, покинул Кремль в день, когда с Большого дворца спускали алый советский стяг. Колоссальные пространства Европы и Азии, переставшие быть социалистическим Союзом, не соединяли больше ни общие символы, ни общая власть. Внутри быстро отвердевающих границ вздёргивались на флагштоках национальные флаги, объявлялись собственные президенты, изобретались гербы, писались гимны, печатались новые деньги.

Иные в России смеялись, узнавая из газет о первых постановлениях самостийных правителей Туркмении, Грузии, Кыргызстана. Но там, на окраинах, не смеялся почти никто, даже вымученно. На них зверели.

В Закавказье националисты захватывали армейские склады, палками, охотничьими ружьями, арматурой, камнями разгоняли брошенных командирами деморализованных часовых. Растаскивали амуницию, расхватывали автоматы, пулемёты, снаряды, гранаты, патроны. Выкатывали из ангаров бронетранспортёры, гаубицы, танки. Терзали в кровожадном упоении редких, не успевших разбежаться, либо наоборот – самых совестливых, верных присяге офицеров, прапорщиков, солдат.

Рассыпались, дезорганизованные надломом командирских воль, сами воинские части – дивизии, бригады, полки. Махнув рукой на недослуженный по отменённому советскому закону срок, из них дезертировали грузинские, азербайджанские, казахские, среднеазиатские призывники. Сбиваясь дорогой в племенные стаи, устремлялись домой, в выкликнувшие независимость республики-государства. Каждая стая – в своё.

Всё разделялось, расщеплялось в месяцы, дни.

Кроваво выдирался из Азербайджана населённый армянами Нагорный Карабах. От Баку, от Муганской равнины покорять его двигались сколоченные Народным фронтом азербайджанские вооружённые отряды. С ними шли жаждущие крови каратели, раздразнённые близостью поживы погромщики, мародёры.