Ад – это другие.
Жан-Поль Сартр
⠀
⠀
⠀
Капли горячей густой крови стекают по пальцам. Дым от огня щиплет глаза. Рано или поздно он потухнет, должен сам это сделать. И быстрые легкие шаги за спиной скребут по снегу пятками.
Черными земляными струпьями, с треском и шуршанием, дорога вылетает из-под колес автомобиля. Не дорога – одно название. Она пахнет холодной землей и соленым камнем, ведет за собой трудно и высоко. Заставляет напрячь все мышцы тела: ногу на педали, спину в сиденье, руки на руле. Я весь обратился в слух и сквозь закрытые окна силюсь поймать хоть какой-нибудь звук. Ветер дует злобно и гулко, я это знаю, но глаз не видит его движения.
На душе тягостная тоска, освещенная лишь одним знанием, как тонким лучиком, что изредка пробивается сквозь грозовые тучи и туман. Тоска колет меня острой иглой, словно пытается пробраться в самую глубь. Въезжаю на узкую горную тропу, чуть не застреваю, погружаясь всеми колесами в жижу, но внедорожник скрипит и со злобным рыком выносит себя из грязи.
Все вокруг словно умерло или спит. Снег местами чернеет, всюду и для всех пахнет сыростью и пустотой. Но для меня здешнее зимнее небо даже в такие пасмурные дни уникально: чистое, яркое, болезненно прозрачное – будь оно серым, сизым или даже синим. А рядом, сбоку от меня, быстрое, чуть заметное дыхание.
– Лука, Лука, – кричит мне Женщина. Именно Женщина, с большой буквы, потому что для меня она – все. Для меня, маленького, она самое важное, главное, любимое, почти что богоподобное существо. Кроме нее, у меня никого нет. Кроме меня, у нее никого нет. Я называю ее Баба́. Каждый раз ставя ударение именно на последнем слоге, потому что она меня так научила, а спорить запрещено. Баба пахнет дымом от костра, чем-то сладко-медовым, горными травами и огнем, который должен был бы кипеть в ее крови, родись она в нашей семье – точнее сказать, в роду. Но она была лишь женой моего деда. Произносить его имя вслух мне запрещено.
Когда она берет меня за руку, всегда говорит, что чует отголоски того пламени, что передал мне мой отец, а ему – его отец. Но ни огня, ни отца, ни деда больше нет. Есть только я и Баба.
А говорить о том, что произошло, мне тоже запрещено. Мои отец, мать, брат и сестра – я почти не помню их лиц, запаха кожи или звука голосов, в памяти только жар тела. Правда, его не было у мамы. А вот любое прикосновение к брату, сестре или отцу – это как схватить уголь голой рукой. Не больно, только горячо. Баба всего один раз сказала, что этот огонь пошел от деда нашего деда – значит, очень давно. А когда его не стало, то весь огонь перешел понемногу в каждого из нас. И больше всего досталось мне. Наверное, это потому, что все остальные умерли. Мои волосы, кожа и глаза выгорели от него. Они цвета пепла, как у деда, но говорить об этом вслух мне запрещено. Наверное, я тоже мертв, как и все остальные, с той ночи, когда мне стало восемь. Баба рассказала мне, как все было, ведь я сам не помню. О своих воспоминаниях мне думать нельзя – запрещено.
