Рассказы под кофе(м)

Моя личная машина времени – это воспоминания, переносящие в прошлое, и мечты, отправляющие в будущее.

Председатель комиссии по присуждению Нобелевской премии торжественно взмахивает мантией, вставая. Его очки скользят вниз по носу ровно на такое расстояние, чтобы сфокусировать все минус 5 диоптрий на золотистом листке, украшенным орнаментом викторианской эпохи и титульным гербом комитета.

Вот уже много веков подряд научное сообщество цинично опровергает устоявшиеся заблуждения миллионов людей о законах Вселенной. Будь это миф о плоской Земле, или теологическое учение о Солнце, которое якобы вращается вокруг нашей планеты.  Поэтому. Без всякого вступительного пафоса, без попыток продемонстрировать остроумие или заиграть с аудиторией, седовласый деятель науки просто объявляет:

«В этом году Нобелевская премия по физике присуждается Всевольному Космодемьяну Егоровичу за открытие экзопланет1, расчёт траекторий их движения, а также обоснование и расчёт зоны обитаемости2».

Смокинги и вечерние платья встают, наполняя Золотой зал Стокгольмской Ратуши аплодисментами.

Вот только человек, которому они предназначены, сейчас в тысячах километрах от них. Встать он не может, поскольку лежит на хирургическом столе Тюменского медицинского центра. Врачи устанавливают в мозг астрофизика стимуляторы нейронов, чтобы он снова мог двигаться. Резкое обострение болезни Паркинсона случилось на фоне стресса сразу после сообщения о получении Нобелевки. Изоляция от международного информационного поля сначала советских, а после 1991-ого года российских физиков (хоть и в меньшей степени, но всё же), возвела в ранг сенсаций получение ими престижных премий. Конечно, в случае с Космодемьяном Егоровичем, чтобы рассмотреть столь значимые теоретические открытия, Нобелевскому комитету не нужно было расчехлять телескоп «Кеплер». Слишком ярко они светят и так. Тем не менее международное признание шокировало скромного учёного до состояния паралича. Он так и застыл в позе манекена сразу после вскрытия письма из Швеции.

«Стальные» руки хирурга вводят микроэлектрод с помощью иглы Туохи, слегка изогнутой на конце, чтобы не повредить мембрану головного мозга. Космодемьян Егорович в сознании под местной анестезией испытывает страшное, но вместе с тем приятное поглаживание по извилинам.

«Во время калибровки возможны лёгкие галлюцинации, поскольку электрические импульсы могут достигать эпифиза3, – предупреждает ассистент. – Старайтесь не поддаваться им. Мы будем экспериментировать с электрическим напряжением до тех пор, пока вы снова не почувствуете конечности. Так мы определим наилучшее расположение импланта».

Ассистент щёлкает тумблер, и Космодемьян Егорович сразу же диагностирует, что онемение конечностей спадает. По очереди оживают пальцы, а за ними – вся правая рука. Ассистент поддаёт ещё электрического тока в мозг, и пациент не узнаёт своё тело. Этот мешок подгнивающей картошки, эта груда рассыпающихся булыжников вдруг становится почти невесомой, настолько лёгкой, что Космодемьяна подхватывает еле заметный сквозняк и с силой засасывает в вентиляционную шахту над операционной. Воздушный поток тащит его по металлическому жёлобу прямо на жужжащие лопасти промышленного кондиционера. Он зажмуривает глаза покрепче и почему-то думает о врачах, оставшихся в операционной, которые, должно быть, напуганы и крайне удивлены его «побегом».