Угодило зёрнышко промеж двух жерновов

Жанр: Советская литература / Биографии и мемуары

Автор

Страниц

280

Год

2022

Творчески переосмысливая суть текста, в 29-м томе Собрания сочинений Л. И. Солженицына под названием «Угодило зёрнышко промеж двух жерновов», автор продолжает повествование о своей жизни вне родины, начатое в предыдущем томе под названием «Бодался телёнок с дубом». За годы своего изгнания с 1974 по 1994 годы, писателю довелось столкнуться с противостоянием как коммунистической системы, так и отклонениями на Западе, связанными с извращенным пониманием свободы, демократии и прав и обязанностей человека, которые вытекли из отказа общества от духовных ценностей. Но это не сломило автора, словно «зёрнышко» проскользнуло между двумя «жерновами». Литература всегда была неотделима от жизни, и в своих очерках Солженицын подробно описывает не только свою нелегкую судьбу в изгнании, но также воспевает счастливую семейную жизнь и радуется миру вокруг. Также он с равной силой посылает напоминание о несовершенстве той «чужой стороны», где весна не так красна, и одаряет нас своим восхищением разнообразием Земли. Важным элементом этой книги являются портреты близких друзей и обаятельных незнакомцев, которые оставили неизгладимое впечатление на писателя. Палитра текста книги обладает чудесной многогранностью, однако каждый эпизод пронизан главной страстью Солженицына - любовью к России и тревогой о ее судьбе. Можно с уверенностью сказать, что эта книга - еще одно красочное приложение к великому наследию автора.

Читать бесплатно онлайн Угодило зёрнышко промеж двух жерновов - Александр Солженицын

Издание осуществлено при финансовой поддержке Федерального агентства по печати и массовым коммуникациям

В издании сохранены орфография и пунктуация автора.

Его взгляды изложены в работе «Некоторые грамматические соображения» (Солженицын А. Публицистика: В 3 т. Ярославль, 1997. Т. 3).

В настоящем Собрании сочинений статья будет напечатана в т. 24.

Редактор-составитель Наталия Солженицына

Дизайн, макет Валерий Калныньш

* * *

Жене моей Але —
спасительному крылу
моей взвихренной жизни

Сторона ль ты моя сторонушка,
Сторона ль моя незнакомая!
Что не сам-то я на тебя зашёл,
Что не добрый меня конь завёз, —
Занесла меня кручинушка.
(Русская песня)[1]

Часть первая[2]

(1974–1978)

Глава 1

Без прикрепы

За несколько часов вихрем перенесенный из Лефортовской тюрьмы, вообще из Великой Советской Зоны – к сельскому домику Генриха Бёлля под Кёльном, в кольце плотной сотни корреспондентов, ждущих моих громовых заявлений, я им ответил неожиданно для самого себя: «Я достаточно говорил в Советском Союзе, а теперь помолчу».

Странно? Всю жизнь мучился, что не дают нам говорить, – вот наконец вырвался – теперь-то и грянуть? теперь-то и пальнуть по нашим тиранам?

Странно. Но с первых же часов – от неохватимой здешней лёгкости? – как замкнулось во мне что-то.

Едва войдя к Бёллю, я просил заказать разговор в Москву. Вот тут я думал: не соединят. А соединили! И отвечает – сама Аля! На месте! И я мог своим голосом заверить её, что – жив, что – долетел, вот, у Бёлля.

А вы? А – вы? (Ну – не растерзали же детей. Но – что там творится в квартире?)

Аля – ясным голосом отвечает. Через бытовые подробности даёт мне понять, что все свои до́ма, что гебисты ушли, и – сказать нельзя, но умело намекает: квартира не тронута, вот, мол, дверь чинят. Так понять – что обыска не было?? Это меня поразило! Уж в обыске был уверен, и столько же тайного на столах – неужели не взяли?

Ещё до моего приезда звонила Бёллю «Бетта» (Лиза Маркштейн) из Вены, и адвокат Хееб из Цюриха, вылетают сюда. Они позвонили и Никите Струве в Париж, готов лететь сюда и он. Сразу весь мой Опорный Треугольник[3], во́ жизнь! Но я почувствовал, что такой плотности мне не вместить, – и просил Струве лететь сутками позже прямо в Цюрих.

Напряжение, которое держало меня этот долгий день[4], теперь оборвалось, добрёл до отведенной комнаты и рухнул. А среди ночи проснулся. Дом Бёлля, выходящий прямо на улочку посёлка, был как в осаде: мелькали света́ от автомобильных фар, подъездов, разворотов; у самого дома гудела корреспондентская толпа; при открытом, по европейскому теплу, окне слышна была немецкая речь, французская, английская. Они теснились и ждали утренней добычи новостей, какого-то же наконец моего заявления? Какого? – всё главное уже сказано из Москвы.

Ведь я и в Советском Союзе почти полную свободу слова завоевал себе. Несколько дней назад я публично назвал советское правительство и ГБ – рогатой нечистью в метаниях перед заутреней, сказал и о безкрайности беззакония, и о геноциде народов, – что ещё добавлять сейчас? Простые вещи и без того всем известны. (Отнюдь нет?) А сложные – не прессе передать. Как бы я хотел вообще больше не делать никаких заявлений! В Союзе я последние дни частил ими по нужде, обороняясь, – но здесь какая неволя? Да здесь и каждый неси что хочешь, тут не опасно.

Продолжить чтение

Вам может понравиться: