Бодался телёнок с дубом. Очерки литературной жизни. Том 1 - Александр Солженицын

Бодался телёнок с дубом. Очерки литературной жизни. Том 1

Страниц

245

Год

2023

Книга "Бодался теленок с дубом" была написана Н.Д.Солженицыным и впервые опубликована в 1975 году в Париже. В ней значительную часть занимают сюжеты, связанные с журналом "Новый мир" и историей публикации рассказа "Один день Ивана Денисовича". Очерки писались в течение длительного времени, начиная с 1967 года, и четыре дополнения были созданы в период с 1967 по 1975 год. Особое внимание следует уделить пятому дополнению "Невидимки", где описывается помощь тем, кто стоял рядом с писателем в годы запретов на его произведения в СССР. Эта глава была опубликована лишь в 1991 году, когда угрозы для "невидимок" уже не существовали. В целом, книга "Бодался теленок с дубом" представляет собой яркое и мудрое произведение, которое показывает, что если веришь в свою правоту, то можешь противостоять даже самым сильным препятствиям.

Читать бесплатно онлайн Бодался телёнок с дубом. Очерки литературной жизни. Том 1 - Александр Солженицын

КНИГА ИЗДАНА В РАМКАХ ПАРТНЕРСКОЙ ПРОГРАММЫ ТД БММ И ИЗДАТЕЛЬСТВА ОМЕГА-Л



В издании сохранены орфография и пунктуация автора.

Его взгляды изложены в работе «Некоторые грамматические соображения» (Солженицын А. Публицистика: В 3 т. Ярославль, 1997. Т. 3).


Редактор-составительНаталия Солженицына

Художественное оформление, макетВалерий Калныньш



© А. И. Солженицын, наследники, 2023

© Н. Д. Солженицына, составление, краткие пояснения, 2023

© «Время», 2023

* * *

НОБЕЛЕВСКАЯ ПРЕМИЯ ПО ЛИТЕРАТУРЕ

1970 ГОД

«За нравственную силу, с которой он продолжил извечную традицию русской литературы».

АЛЕКСАНДР СОЛЖЕНИЦЫН

Оговорка

Есть такая, немалая, вторичная литература: литература о литературе; литература вокруг литературы; литература, рождённая литературой (если б не было подобной перед тем, так и эта б не родилась). Сам я, по профессии, такую почитать люблю, но ставлю значительно ниже литературы первичной. А написанного всего так много, а читать людям всё меньше досуга, что кажется: мемуары писать, да ещё литературные, – не совестно ли?

И уж никак не предполагал, что и сам, на 49-м году жизни, осмелюсь наскребать вот это что-то мемуарное. Но два обстоятельства сошлись и направили меня.

Одно – наша жестокая и трусливая потаённость, от которой все беды нашей страны. Мы не то чтоб открыто говорить и писать и друзьям рассказывать, что́ думаем и как истинно было дело, – мы и бумаге доверять боимся, ибо по-прежнему секира висит над каждой нашей шеей, гляди опустится. Сколько эта потаённость ещё продлится – не предсказать, может многих нас раньше того рассекут, и пропадёт с нами невысказанное.

Обстоятельство второе – что на шею мне петля уже два года как наложена, но не стянута, а наступающею весной я хочу головой легонько рвануть. Петля ли порвётся, шею ли сдушит, – предвидеть точно нельзя.

А тут как раз между двумя глыбами[1], – одну откатил, перед второй робею, – выдался у меня маленький передых.

И я подумал, что, может быть, время пришло кое-что на всякий случай объяснить.

Апрель 1967

Писатель-подпольщик

То не диво, когда подпольщиками бывают революционеры. Диво – когда писатели.

У писателей, озабоченных правдой, жизнь и никогда проста не бывала, не бывает (и не будет!): одного донимали клеветой, другого дуэлью, того – разломом семейной жизни, того – разорением или испоконной невылазной нищетою, кого сумасшедшим домом, кого тюрьмой. А при полном благополучии, как у Льва Толстого, своя же совесть ещё горше расцарапает грудь изнутри.

Но всё-таки: не о том печься – мир бы тебя узнал, а наоборот, нырять в подполье, чтобы не дай Бог не узнал, – этот писательский удел родной наш, русский, русско-советский! Теперь установлено, что Радищев в последнюю часть жизни что-то важное писал и глубоко, и предусмотрительно таил: так глубоко, что мы и нынче не найдём и не узнаем. И Пушкин с остроумием зашифровывал 10-ю главу «Онегина», это знают все. Меньше знают, как долго занимался тайнописью Чаадаев: рукопись свою отдельными листиками он раскладывал в разных книгах своей большой библиотеки. Для лубянского обыска это, конечно, не упрятка: ведь как бы много ни было книг, всегда же можно и оперативников пригнать порядочно – так, чтобы каждую книгу взять за концы корешка и потрепать с терпением (не прячьте в книгах, друзья!). Но царские жандармы прохлопали: умер Чаадаев, а библиотека сохранилась до революций, и несоединённые, не известные никому листы томились в ней. В 20-е годы они были обнаружены, разысканы, изучены, а в 30-е наконец и подготовлены к печати Д. И. Шаховским, – но тут Шаховского

Вам может понравиться: