Ламмермурская невеста

Жанр: Мистика / Классика приключенческой литературы / Зарубежные приключения

Автор

Страниц

230

Год

2009

Вальтер Скотт (1771–1832) – выдающийся английский поэт, прозаик, историк и первоклассный рассказчик. Помимо своего шотландского происхождения, он также был обладателем изумительного литературного таланта. Символизируя великие исторические события и волнительную личную жизнь героев, Скотт создал уникальный жанр исторического романа. Он прекрасно сумел оживить исторические эпохи, начиная от Средневековья и до конца XVIII века, создавая эмоциональную атмосферу, изображая быт и традиции прошлых времен. От его пера вырывались первозданные, яркие и неповторимые характеры, как реальных, так и вымышленных личностей. За его выдающийся вклад в литературу и службу Родине, Скотту было присвоено звание баронета в 1820 году. Самым потрясающим из всех "шотландских" романов Вальтера Скотта, опубликованных в данной книге, можно смело назвать роман "Ламермурская невеста". В нем привнесено необычайное мрачное настроение, в отличие от других его произведений, и история заканчивается трагической гибелью главных персонажей. Кроме того, в романе можно наблюдать богатство зловещих пророчеств и предсказаний, что придает ему своеобразную и интригующую атмосферу.

Читать бесплатно онлайн Ламмермурская невеста - Вальтер Скотт

* * *

Глава I

Тот бедняк, кто малеваньем
Добывает пропитанье,
Всем капризам и желаньям
Должен угождать.
Старинная песня[1]

{1}

Мало кого посвятил я в свою тайну: мало кто знал о том, что я сочиняю повести, и, надо полагать, повести эти едва ли увидят свет при жизни их автора. Но если бы даже их напечатали, я не стал бы стремиться к известности, digito monstrari[2]. А если бы я все же лелеял такую опасную надежду, то, признаться, предпочел бы, подобно искусному кукольнику, разыгрывающему перед зрителями веселую историю Панча и супруги его Джоан{2}, оставаться за ширмами и, невидимый, наслаждаться изумлением и сметливостью моей публики. Тогда, быть может, я услышал бы, как знатоки с похвалою отзываются о сочинениях никому неведомого Питера Петтисона{3}, а люди чувствительные приходят от них в восторг; я узнал бы, что молодежь зачитывается моими повестями и что даже старики не обходят их своим вниманием; что критики спешат приписать их какому-нибудь прославленному имени, а в литературных кружках и салонах только и разговору, кто и когда сочинил эти повести. Но вряд ли мне суждено такое счастье при жизни, на большее же мне, безусловно, нечего рассчитывать.

Я слишком закоснел в своих привычках, слишком мало знаком со светским обхождением, чтобы притязать или надеяться на почести, воздаваемые моим знаменитым собратьям по перу. К тому же вряд ли я возвысился бы в собственном мнении, когда б меня сочли достойным занять на один сезон место среди знаменитых «львов» нашей великой столицы. Я не сумел бы вскакивать, поворачиваться к публике, выставляя напоказ все свои прелести, от косматой гривы до украшенного кисточкой хвоста, «рычать, что твой соловушка»{4}, и снова опускаться на брюхо, как то подобает благовоспитанному питомцу балагана, – и все это за несчастную чашку кофе и жалкий ломтик хлеба с маслом, не толще облатки. Я не смог бы переварить грубую лесть, которую в таких случаях хозяйка дома расточает своему зверинцу, что она делает с таким же усердием, с каким пичкает леденцами попугаев, чтобы заставить их болтать при гостях. Я не смог бы ради подобного признания заставить себя ходить на задних лапах и, не будь у меня иного выбора, предпочел бы, как пленный Самсон, всю жизнь вертеть жернова{5}, нежели развлекать филистимлянских дам и вельмож, и не из-за какой-то там неприязни – подлинной или напускной – к нашей аристократии: они занимают в свете свое место, а я свое, и доведись нам столкнуться, как это случилось в старинной басне о чугунном и глиняном горшках, то худо пришлось бы мне. Иное дело эти страницы. Читая их с удовольствием, великие мира сего не возбудят в душе их автора пустых надежд, а выказав к ним пренебрежение или хулу, не причинят ему страданий, а между тем при личном общении с теми, кто трудится для его развлечения, вельможе редко удается избежать того или другого.

Лучше и мудрее меня эти чувства выражены в словах Овидия{6}, которые я охотно предпослал бы этим страницам:

Parve, nec invideo, sine me, liber, ibis in urbem[3].

Правда, прославленный изгнанник тут же опровергает эту мысль, но я не могу с ним согласиться и не разделяю его печали о том, что он не может собственной персоной сопровождать свою книгу на ярмарку, где торгуют литературой, роскошью и наслаждениями. И если бы даже не было известно множества подобных примеров, достаточно одной истории моего бедного друга и школьного товарища Дика Тинто, чтобы удержать меня от желания искать счастья в славе, выпадающей на долю тех, кто успешно трудится на ниве искусства.

Продолжить чтение

Вам может понравиться: