Март 1893 года, Бродвей, Нью-Йорк
Луиза Берентон легко и стремительно направилась вдоль южной части Бродвея.
Ее наряд и камея на горловине шелковой блузки от Чарльза Ворта говорили о том, что эта барышня происходит из хорошей семьи, но степенность облика прибавляла к ее девятнадцати годам лет пять, а узкая юбка заставляла ее семенить так, что казалось, будто она сильно торопится.
Спускались сумерки, и в такое время на этом участке дороги Берентон привыкла спешить. Но сегодня она была особенно взволнована из-за того, что немного задержалась. Ее отец, порождение привычек, по возвращении из банка всегда требовал к семейному чаю со сливками ячменные булочки. Несмотря на двадцать четыре года жизни в Америке, привычка эта, привезенная из родного Корнуэлла, не иссякла, а даже укоренилась.
Булочки должны были непременно быть свежими, и покупать их приходилось как можно позже. Одиннадцатилетний братишка Луизы был слишком мал для такой задачи, поэтому последние три года это стало ее обязанностью. В пекарне ей пришлось ждать еще девять минут, пока из духовки достанут последний противень, и когда она отправилась домой, уже почти стемнело.
Возможно, все эти обстоятельства привели к тому, что она столкнулась с мужчиной, когда тот вышел из-за угла Тридцать шестой улицы. Желание успеть вовремя и темнота заставили девушку ускорить шаг, что обычно было ей не свойственно.
Сразу после столкновения она торопливо обернулась на незнакомца, но тот быстро затерялся в бродвейской толпе. Машинально проверив, что кошелек на месте, а пакет с булочками в руке, Берентон с облегчением вздохнула. Если б пакет порвался и булочки рассыпались, пришлось бы возвращаться за новыми, и тогда она бы совсем опоздала.
Часы над мастерской часовщика ярдах в двадцати от Луизы показывали восемнадцать минут седьмого. Если поторопиться, то она опоздает домой минут на двенадцать. Хоть бы папа не рассердился!
* * *
Вид Нью-Йорка в иллюминаторе каюты Энцио Маччиони возник, словно предзнаменование: над городом застыл серый влажный туман, в котором едва можно было разглядеть несколько зданий. Панорама Нью-Йорка не имела ничего общего с тем, что он видел в Риме на пожелтевших фотографиях, снятых в самые солнечные дни, да еще подретушированных.
Но чего он ждал? Такие фальшивые открытки, с подкрашенными голубыми небесами и пастельными тенями, не отражали действительности – так же как открытки с видами Рима, Флоренции и приморских курортов.
Однако Энцио с удовольствием подумал, что за разочарование он сполна расквитается, когда вскоре оболванит своим видом таможню на острове Эллис.
Он родился не в Риме, как заявлено в документах, а на Сицилии, в Марсале. И настоящее имя его – Кацарелли. Маччиони он стал благодаря мужу своей тетушки, который взял его под крыло четырнадцать лет тому назад после тяжелых событий, заставивших его покинуть Сицилию.
Энцио обернулся на резкий стук в дверь и открыл ее. Стюарт в белоснежной униформе вежливо улыбнулся.
– Сэр, через пятнадцать минут мы будем в нью-йоркском порту. Вам потребуется помощь с багажом?
– Да, потребуется, благодарю вас.
– Я могу еще в доке, когда сойдете на берег, устроить вам носильщика, если пожелаете…
