– Арихигóн!
– Да, отец.
– Теперь, когда мы все собрались здесь, чтобы засвидетельствовать твою клятву, загляни в самое сердце Шакарáты и скажи, готов ли ты пройти испытание и доказать своё право на продление рода?
Храм был высечен прямо в скале. Ритуальное копьё отца указывало вниз – в жерло спящего, но живого вулкана. Гора дышала жаром и дымилась, распространяя едкий серный запах. В самое сердце тьмы вели чёрные ступени из вулканического камня.
Я молчал. Немногочисленные собравшиеся вперили в меня свои глаза, ожидая, что я скажу. Их жвалы не двигались. Все они знают, что я не должен быть здесь. Я лишь третий отпрыск в роде Крáтусов. Поэтому меня, как и полагалось знатным в подобных случаях, с ранних лет определили в касту придворных философов без права размножения.
Но судьба распорядилась иначе. Двое моих братьев – Гиринтрóп и Фукураду́к – погибли в нелепой катастрофе, и теперь я оказался единственным наследником рода. С тех пор я не испытывал нужды, но сразу же стал всем вокруг должен.
– Да, – наконец, сказал я. Мы это репетировали. – Я готов пройти испытание и клянусь, что буду действовать согласно Кодексу.
– В противном случае ты сгоришь в недрах Шакараты, а вместе с тобой и весь наш род.
– Только если я переживу испытание, – заметил я.
А вот это был экспромт. Кто-то из присутствующих, по-моему, это был Стригóн, громко хмыкнул. Отцу это не понравилось. Он не верил в мой успех, но надеялся на него. В конце концов, род Крáтусов действительно мог прерваться вместе с моей жизнью. Такой старик, как мой отец, уже не мог самостоятельно зачать. Да и кому нужно его старческое семя? Оно накопило слишком много мутаций, чтобы считаться чистым.
– Честь! Род! Слава! – прокричал отец, поднимая копьё над головой, и все присутствующие повторили за ним.
Здесь, на церемонии эти слова должны были звучать возвышенно. Но когда я произнёс их, то понял, что никогда не поверю в это. Да я и не должен был. Нам не вдалбливали с младенчества, что мы единственная надежда своих отцов на сохранение богатства семьи. Работа придворного философа сочетала в себе функцию советника и ментального тренера для самых глупых из знатных. Нас учили хитрить, недоговаривать и обдумывать варианты этических дилемм. Последний навык, в частности, презирает военная каста, исповедующая особый род избирательной слепоты, являющийся важным источником их силы. Имя этой слепоте – Культ Шакарáты.
Культ смерти.
– Теперь ты живёшь по другим правилам, – сказал отец, во время долгого спуска со Священной горы. – Ты был философом. А станешь воином. Не так уж и плохо, если забыть о ничтожности твоих шансов на успех.
Я не отвечаю. Он называет подобный подход обратной мотивацией. Мы, париксейцы, народ, воспитанный в традициях соревнования и превосходства. Только лучшие достойны славы. Участь остальных – выказывать уважение мастерам и героям.
Я знаю, отец просто пытается запустить во мне соревновательный инстинкт. Так он показывает, что ему есть до меня дело. Но мы с ним слишком по-разному воспитаны. Отец никогда не интересовался образом мышления других каст и всегда полагал, что цели, установленные им для себя, являются наилучшими для всякого живого существа. Откуда ему знать, насколько мне плевать на продолжение нашего славного рода? В его вселенной таких как я попросту не существует.
