Она повернула голову и уткнулась лицом в мягкую кожу, прижалась губами. Вдохнула глубже, чувствуя, как на глаза наворачиваются слезы.
Ривер, чуть тряхнув ее, позвал:
— Эй, Рен.
— Рив, — прошептала Лорен, прижимаясь к нему изо всех сил. — О, Рив, мне так жаль…
— Чего?
Мерный ход замедлился. Шум детворы и дуновение теплого ветра, и запах зелени, и запах Ривера никуда не исчезли. Ривер повернул к ней лицо, и Лорен вынужденно отстранилась, открывая нехотя глаза.
Они оказались очень близко. Как обычно, впрочем, но с высоты прожитых лет Лорен воспринимала это слишком остро. И не верила затянувшемуся видению. Руки привычно держались за его шею, он привычно держал ее под коленками, и Лорен мгновенно вспомнила — в последнее время в городе стояла такая жара, что она, перегревшись на тренировке, порой падала в обморок.
Но… но… он же мертв?..
Ривер нахмурился и ссадил ее со своей спины. Оторопевшая Лорен качнулась, ошарашенно глядя на него во все глаза.
— Что случилось? — спросил Ривер.
Вместо ответа Лорен протянула руку и робко коснулась его плеча. Мягкая старая ткань поношенной одежды, тепло и твердая упругость живых костей и мышц.
— Рен? — встревоженно окликнул Ривер и пощелкал пальцами перед ее лицом.
Лорен перехватила его руку, сжала длинные твердые пальцы, ощутила жесткую избитую на костяшках кожу. Ривер попытался было высвободиться, но она усилила хватку, чувствуя, как от прорвавшейся надежды переворачивается мир, и лишь это могло удержать ее в равновесии.
— Что за чертовщина? — пробормотала она.
Ривер хмурил широкие темные брови, недоуменно глядя на нее. С его виска, очертив скулу, скатилась капля пота. Солнце в зените нещадно припекало, слабый весенний ветер шевелил его распущенные волосы, жесткие как солома — Лорен вспомнила это так резко, что едва не потянулась потрогать, проверить, но сдержалась. Уставилась только широко раскрытыми глазами, боясь моргнуть — а ну как это до боли реалистичное видение исчезнет? — и сжимала его настоящую, живую руку так сильно, что заболели пальцы.
— Рен, — тихо, с тревогой позвал Ривер, бросив быстрые взгляды по сторонам. — Что?
Он вздрогнул от неожиданности, когда она, не выдержав, коснулась его щеки, теплой кожи. Шумно вздохнув, обняла его лицо ладонями, не веря. Крапинки-веснушки на носу, щеках, округлившиеся от удивления и беспокойства синие глаза, поджатые губы — словно он хотел что-то спросить, но предпочел терпеливо подождать, пока ее чудачества не прекратятся, и она сама все не объяснит.
Но что, что она могла сказать? Что он был давно мертв, что она сама была мертва, что он — всего лишь предсмертный плод ее воображения, что ей так, так жаль!
И что если… ну, предположим, что если это он настоящий, а все, пережитое ею — дурной сон? Что если… и тогда зачем пугать его бредом перегревшегося на солнце человека? У них и так проблем хватает — то на их улицах всякие гады снуют, то в школе наставники жизни не дают, то бабуля снова за свое, достала уже…
Но это было в прошлом, много лет назад. Она же глава «Рорташевских Тигров», знаменитость, прожигающая жизнь в беззаботной праздности, добившаяся всех целей — и бесконечно одинокая, даже Дирик, которого она считала, может, не другом, но верным товарищем, бесстыдно пользовался ее связями и положением, думая, что она вконец прокурила мозги и ничего не замечает. Она замечает, просто, ну, как-то все равно уже.
