Судьба человека. Поднятая целина (сборник) - Михаил Шолохов

Судьба человека. Поднятая целина (сборник)

Страниц

480

Год

2014

Михаил Александрович Шолохов, один из великих русских писателей, в своих произведениях воссоздал уникальные исторические события, которые повлекли за собой судьбы множества героев. Среди них были и роковые времена - Первая мировая война, Гражданская война, коллективизация и Великая Отечественная война. Судьба Андрея Соколова, главного героя рассказа «Судьба человека», была особенно трагична. Война почти сжег его жизнь до тла, но несмотря на все трудности, он все-таки смог выстоять, показав, что человек может противостоять самому страшному испытанию.

Еще одним романом, где Шолохов раскрывает драматические коллизии великого перелома вековых устоев, является «Поднятая целина». В этой истории мы встречаем Макара Нагульнова, Семена Давыдова, деда Щукаря и других героев, которые переживают затяжные и непростые времена перемен и борьбы. Их судьбы также наполнены напряжением и сложными выборами, но они демонстрируют силу духа и выдержку, способность противостоять невзгодам и идти вперед.

Таким образом, произведения Искусства М.А. Шолохова погружают нас в уникальные исторические эпохи и показывают нам, что несмотря на все преграды, сильные и непоколебимые люди всегда находят силы бороться и верить в светлое будущее. Они призывают нас не забывать о нашей истории и ценить то, что мы имеем сегодня.

Читать бесплатно онлайн Судьба человека. Поднятая целина (сборник) - Михаил Шолохов

© ООО «Издательство Астрель»

© Шолохов М. А., наследники

Судьба человека

>Повесть

Евгении Григорьевне Левицкой, члену КПСС с 1903 года

Первая послевоенная весна была на Верхнем Дону на редкость дружная и напористая. В конце марта из Приазовья подули теплые ветры, и уже через двое суток начисто оголились пески левобережья Дона, в степи вспухли набитые снегом лога и балки, взломав лед, бешено взыграли степные речки, и дороги стали почти совсем непроездны.

В эту недобрую пору бездорожья мне пришлось ехать в станицу Букановскую. И расстояние небольшое – всего лишь около шестидесяти километров, – но одолеть их оказалось не так-то просто. Мы с товарищем выехали до восхода солнца. Пара сытых лошадей, в струну натягивая постромки, еле тащила тяжелую бричку. Колеса по самую ступицу проваливались в отсыревший, перемешанный со снегом и льдом песок, и через час на лошадиных боках и стегнах, под тонкими ремнями шлеек, уже показались белые пышные хлопья мыла, а в утреннем свежем воздухе остро и пьяняще запахло лошадиным потом и согретым деготьком щедро смазанной конской сбруи.

Там, где было особенно трудно лошадям, мы слезали с брички, шли пешком. Под сапогами хлюпал размокший снег, идти было тяжело, но по обочинам дороги все еще держался хрустально поблескивавший на солнце ледок, и там пробираться было еще труднее. Только часов через шесть покрыли расстояние в тридцать километров, подъехали к переправе через речку Еланку.

Небольшая, местами пересыхающая летом речушка против хутора Моховского в заболоченной, поросшей ольхами пойме разлилась на целый километр. Переправляться надо было на утлой плоскодонке, поднимавшей не больше трех человек. Мы отпустили лошадей. На той стороне в колхозном сарае нас ожидал старенький, видавший виды «виллис», оставленный там еще зимою. Вдвоем с шофером мы не без опасения сели в ветхую лодчонку. Товарищ с вещами остался на берегу. Едва отчалили, как из прогнившего днища в разных местах фонтанчиками забила вода. Подручными средствами конопатили ненадежную посудину и вычерпывали из нее воду, пока не доехали. Через час мы были на той стороне Еланки. Шофер пригнал из хутора машину, подошел к лодке и сказал, берясь за весло:

– Если это проклятое корыто не развалится на воде, – часа через два приедем, раньше не ждите.

Хутор раскинулся далеко в стороне, и возле причала стояла такая тишина, какая бывает в безлюдных местах только глухою осенью и в самом начале весны. От воды тянуло сыростью, терпкой горечью гниющей ольхи, а с дальних прихоперских степей, тонувших в сиреневой дымке тумана, легкий ветерок нес извечно юный, еле уловимый аромат недавно освободившейся из-под снега земли.

Неподалеку, на прибрежном песке, лежал поваленный плетень. Я присел на него, хотел закурить, но, сунув руку в правый карман ватной стеганки, к великому огорчению, обнаружил, что пачка «Беломора» совершенно размокла. Во время переправы волна хлестнула через борт низко сидевшей лодки, по пояс окатила меня мутной водой. Тогда мне некогда было думать о папиросах, надо было, бросив весло, побыстрее вычерпывать воду, чтобы лодка не затонула, а теперь, горько досадуя на свою оплошность, я бережно извлек из кармана раскисшую пачку, присел на корточки и стал по одной раскладывать на плетне влажные, побуревшие папиросы.