1920 —е Россия. Санкт-Петербург. Сентябрь.
Часы пробили пять пополудни.
Юлия смотрела в окно. Вдалеке, среди темных туч, гордо возвышался купол Казанского собора, напоминая о величие града Петра. А по колодцу двора сентябрьский ветер гонял пожухлую листву и всякий мусор из рядом стоящей помойки. Проходящий мимо пьяный матрос пытался изобразить «гордый «Варяг», качаясь по волнам природной стихии подобно кораблю. Издалека доносился недовольный собачий лай. Девушка поежилась и засунула руки в карманы пальто. Время шло. Стрелки старинных часов на стене четко и громко отсчитывали его ход.
Мать Юлии, бывшая балерина Михайловского театра, некогда вызывающая у публики трепет и восхищение, теперь была прикована к постели тяжелым недугом, подкосившим ее хрупкое тело в столь тяжелые для страны времена. О былой любви поклонников остались лишь воспоминания в виде висящих на стене афиш и фотографий. На одной из них юная танцовщица стояла в компании черноволосого красавца с тростью в руке.
Тяжелый надрывный кашель матери заставил Юлию обернуться.
– Мама? – девушка подбежала и села на краешек кровати рядом с матерью.
На худом восковом лице балерины дернулись веки. Ресницы задрожали.
Юлия взяла мать за руку, поднесла к губам и поцеловала. Потом погладила ее волосы и лицо. Больная немного успокоилась и затихла.
– Мамочка, ты поправишься… Обязательно поправишься… Поспи… Я сейчас уйду, но скоро вернусь…
Юлия смерила взглядом стоящие на столе пустые склянки, поднялась и подошла к обшарпанному комоду. «Ничего, – подумала она, – старый клещ клюнет на эту наживку, а потом …. Потом я придумаю что-нибудь…. Придумаю…» Девушка выдвинула нижний ящик, открыла изящную шкатулку, достала черный вилюровый футляр с царским вензелем и сунула его в карман пальто. «Все образуется… Непременно образуется…», – с этими мыслями Юлия взяла стоящий у стены кофр и вышла из комнаты.
– Юль, на работу?
Неопрятно одетая женщина развешивала белье на растянутой вдоль общей кухни веревке.
– От ведь, блядь любопытная! – ответил ей голос скрытого за бельем вечно пьющего соседа.
– Да, замолчи ты! Зараза! Тебя забыли спросить! – женщина плюнула в сторону оратора.
– Да, теть Кать, на работу… Часиков в восемь заглянете к маме?
– Загляну… А то как же…
– А то как же…, – мужик передразнил Екатерину, сплюнул и уже чуть тише добавил:
– Блядь любопытная…
Юлия, не задерживаясь, пошла по длинному коридору доходного дома госпожи Лидваль. Любопытная старуха, наблюдавшая за влюбленной парочкой через дверную щель, отпрянула в сторону, пропуская девушку к выходу. Из двери напротив, где проживала странная личность, гордо именуемая себя «художником», послышался нервный женский смех. Старуха зашелестела сухими губами в надежде на поддержку.
– Натащит шлюх всяких, а потом малюет их голыми!
– Здравствуйте, – Юлия, не обращая внимания на неожиданную собеседницу, прошла мимо.
Старуха проводила ее злобным взглядом и шепотом проскрипела:
– Тоже из этих видать…, – из каких «этих» бабка не уточнила, а просто прошипела, – музыкантша…
Юлия закрыла за собой дверь, прошла через лестничный пролет и застыла в замешательстве перед облезлой, цвета гниющей соломы, дверью. На раздумья времени не было. Она позвонила в звонок.
