В Вышней Живнице стоял знойный полдень. Нещадно припекало солнце, блестевшее золотой монетой на лазурной глади неба. Тяжёлый воздух рябил, поднимаясь от раскалённой земли. Скотина в хлевах уныло жевала пожухлую траву да обмахивалась хвостами, отгоняя вездесущую мошкару. Замешкавшийся путник, идущий по пустынным улочкам, торопился спрятаться под крышей избы от опаляющих лучей да полудниц, что мелькали ярким маревом над пшеничными полями.
Разморённый жарой городок впал в сонное оцепенение.
И тем удивительней было, когда на горизонте появился одинокий путник. Он быстро приближался, и вскоре на постоялом дворе послышалось конский топот. Всадник спешился, взял под уздцы коня и передал его мальчонке-служке в драной рубахе. Тот подбежал к путнику, едва он появился в воротах, изъеденных грибком.
– Дай ему воды и овса, да вычисти как следует. Всё понял? На вот тебе, – он сунул служке в руку золотой нар. – Сделаешь, как я сказал, получишь столько же.
Глаза мальчонки расширились от удивления и радости. Он низко поклонился, сунул монетку за пазуху, взял коня и ничего не сказал. Что поделать – немой от рождения. Всадник же направился в бревенчатый терем. Затёртая покосившаяся табличка рядом с дверью гласила «Пристанище усталого путника».
Постоялый двор принадлежал одному удачливому дельцу, Брюхоскупу. Человеком он был весьма отталкивающим, но при этом умел сторговаться даже с нечистью. Да так, что нечисть убытки несла, а мешки хозяина двора наполнялись золотом.
Одни поговаривали, будто бы Брюхоскуп заключил сделку с богом торговли Весеном. Тот за небольшую плату в виде мешка золотых нар да бочки вина́, ежемесячно поставляемых хозяином постоялого двора в местный храм, наградил его способностью получать прибыль даже от самых безнадёжных сделок. Иные перешёптывались, будто делец был настолько скуп, что собирал каждую медяшку, а сам спал на мешках с золотом. При этом держал свою жену и детей в чёрном теле, отчитывая за каждый ломоть съеденного ими хлеба.
И те, и другие оказались неправы.
Брюхоскуп действительно был удачлив, но исключительно благодаря своему изворотливому уму, а не лукавому божеству. И спал он не на мешках с золотом, а на полатях служанки Радомирки – бойкой черноокой девицы. Та же похвалялась своим бабьим счастьем перед соседскими кумушками. Дескать, сам хозяин оказывает ей знаки внимания. И даже бусики подарил на прошлой неделе. Да-да, третьего дня! Красные, как ягоды калины зимой. Из цветного стекла, а значит, недешёвые!
Путник вошёл в терем и огляделся. Изнутри постоялый двор больше походил на корчму влакийцев. Напротив двери располагалась тяжёлая деревянная стойка из морёного дуба, за которой хозяйничал сам Брюхоскуп. Он был невысокого роста, с червонной курчавой бородой и лысой постоянно потеющей башкой на толстой шее. Хитрые глаза-бусинки были так глубоко посажены, что невозможно было разглядеть, какого они цвета. Он причмокивал толстыми, похожими на вареники, губами. Складывалось неприятное впечатление, что Брюхоскуп бубнит под нос проклятия. Одет он был просто: в холщовую рубаху, подвязанную блёклым поясом, и такие же порты.
За стойкой – дверь, ведущая на кухню и уборную. Справа и слева стояли массивные столы с лавками. По углам висели пучки сушёной полыни, чтобы никакая нечисть – будь то злыдень или мошкара – не смогли пробраться внутрь. Начищенные доски пола всё ещё блестели от воды. Справа от стойки находился закуток, отделённый от основного зала. Видать, для особо почётных гостей. Слева же располагалась лестница, ведущая наверх к гостевым комнатам.
