Прозаическая триада

У нас семь дней жили три женщины. У одной дети: мальчик лет четырех и девочка – чуть больше двух годиков. Хотя бригадир упросил нас приютить лишь одну женщину. Ту, что с детьми.

– Не складывается у неё жизнь. – Сказал он. – Ушла от мужа. Жить негде. Она – ладно. Детей жалко. Пусть пару дней поживет в вагончике, пока не устроится куда-нибудь.

Но вместе с той, у которой дети, пришли и две женщины: длинная, грубоватая на язык и внешность, и толстушка лет восемнадцати.

Мы пустили всех. Предоставили им в распоряжение спальный вагончик, теплый, обжитой. Сами решили пожить в другом, списанном, где у нас кухня.

Мы и встретили их, как полагается – хорошим обедом. Но сидели вместе недолго. Дядя Леша, напарник, когда они, поев, оживились и, не стесняясь нас, стали курить и материться, нахмурился и ушел, сказав, что ему надо на вахту. Да и я, их сверстник, и, можно сказать, сам воспитанный улицей, тоже тогда пришел в оторопь, углядев на левой руке той, у которой дети, нелепую для женщины наколку «Не забуду мать родную».

Но еще больше поразил меня пацаненок, сынишка этой женщины. Быстро и жадно съев, что ему дали, он осовело оглядел стол, зевнул и потер кулачками глаза. Потом дернул мать за рукав и по-детски унижающе просительно указал взглядом на папиросы. Та, продолжая материться, автоматически высыпала папиросы на стол, а освободившуюся пачку отдала.

Бережно взяв её в обе руки и не отрывая от неё загоревшегося радостью взгляда, мальчик бочком сполз со скамьи на пол. Не вставая с четверенек, отодвинулся от стола к телевизору и, перестав что-либо вокруг себя замечать, торопливо достал из карманов тесных коротких брючек два помятых пустых спичечных коробка. Посопев, сцепил их проволочкой с пустой половинкой пачки из-под папирос в паровозик. И стал увлеченно возить его по комнате, издавая звуки, похожие на стук паровозных колес.

Остолбенело понаблюдав за ним, я почувствовал себя нехорошо, и мне так же, как дяде Леше захотелось быстро отсюда уйти. Но сделать этого без повода было неприлично. И я неожиданно для себя предложил мальчугану

– А пойдем ко мне, я тебе пароход сделаю.

Однако голос мой отчего-то прозвучал не как у нормальных людей, а – низко, глухо. Да еще я закашлялся. Мальчик, услышав меня, приостановился, затих. Затем настороженно быстро поднял глаза. А когда понял, что я обращаюсь именно к нему, в испуге нахохлился. И, опустившись ягодичками на пятки, прикрыл ладонями пустые коробки. Мне такая его реакция показалась смешной. Я, развеселившись, взбодрился, и сковавшее было меня оцепенение прошло.

Когда же мальчик вновь и с усилившимся испугом в глазах посмотрел на меня, я улыбнулся ему довольно-таки раскованно и приветливо. Он, не отрывая теперь от меня завороженного взгляда, собрался привычно скривиться в плаксивой беззвучной гримасе. Но потом вдруг тоже разулыбался и бурно обрадовался. Резво вскочил с пола, смело подошел ко мне и уверенно вложил мягкую теплую ладошку в мою ладонь. Я её слегка сжал и он как-то весь торжественно засветился изнутри. И уже сам разволновавшимся не по-детски голосом поторопил меня:

– Так, пошли тогда, что ли.