Иная судьба. Книга III

Сон его светлости был лучист и светел, как та, что ему снилась.
Башни Гайярда ещё не скрылись за горизонтом, а он уже скучал по Марте. Лишь многолетняя привычка – сперва государственные интересы, потом я! – заставляла отвлекаться на насущные дела. Дорога. Размещение людей на ночлег. Обмен депешами с городскими старшинами Дижона и Аваллона, и, конечно, с их маркграфами, которые, как полноправные представители Бургундии, должны участвовать в переговорах. Дипломатия дипломатией, а надо было на ходу проверять, всё ли готово к обустройству будущего лагеря, хватает ли тентов, палаток и шатров, чтобы не ударить в грязь лицом, ведь всем известно, какие снобы эти тёмные эльфы. Не зря ещё его отец говорил, что дроу за последние сто лет переменились далеко не в лучшую сторону и теперь вовсе не те задушевные ребята, к которым не страшно в бою повернуться спиной, а за хорошим столом – крепко чокнуться бокалами. Совсем не те стали эльфы. Есть ещё исключения, но настолько редкие…
Погружённый в грёзы, он и не заметил, как задремал на своей простой складной солдатской койке. Лишь, как предвестник сна, прозвучал в ушах милый голос, озвучивая строчку из дивного письма: «Пусть у тебя всё будет хорошо, Жиль!»
Отчего-то повеяло холодом, вместе с нахлынувшим ощущением, будто кто-то заглянул через плечо – украдкой, тайком… и попятился. Но Жильберт д'Эстре уже проваливался в сон, и навстречу ему торопилась его ненаглядная, перебирая быстрыми ножками по белым ступеням парадной лестницы Гайярда, и там, где крошечная туфелька касалась мрамора, оставались букеты нежных фиалок. Весь мир померк перед её улыбкой. И герцог полностью отдался сладостному сновидению, ринувшись навстречу любимой.
…Очнулся он от неожиданного удара.
Нет, не в сердце, не в печень, не в голову… Шарахнуло по всем рецепторам боли, забив тревогу. С ним такое уже происходило, а потому – он особенно и не удивился, когда, разрывая сон, грозно рыкнуло второе, бодрствующее «Я». Тело взметнулось с кровати само, перехватив в прыжке чужого, подмяв под себя, прижав коленом, намертво сцепив пальцы на податливом горле… Не слишком сильно, но и без особых церемоний: чтобы и не до смерти, и придушить, парализовав сопротивление в корне, чтобы враг хрипел, дёргался, не в силах отцепить от своей шеи железных рук… Включилось зрение. И вот тогда Жильберт д'Эстре от ужаса едва не закричал. Под ним, задыхаясь, билась его Марта, его ненаглядная, его милая…
В панике он пытался отпрянуть – но руки не слушались, выдерживая захват, не ослабевая напряжения… «Чужая!» – вопило всё его существо, не веря тому, что видит. От немедленного разрыва сердца его спасло лишь одно: глаза его любимой, уже налитые кровью, вдруг из карих сделались синими…
Черты багрового, начавшего стремительно темнеть лица поплыли, меняясь. Удлинился разрез глаз, поднялись скулы, губы истончились, а в оскале явственно промелькнули два удлиненных верхних клычка. С волос словно стекло золото, проявив первозданную белобрысость, брови и ресницы побелели… Герцог с отвращением разжал, наконец, руки.
Второе «Я», убедившись, что первым «Я» враг распознан, угомонилось, и до поры, до времени приглушило звериные инстинкты. Хоть и хотелось вонзить в эту податливую плоть когти.