Утешение - Алексей Бородкин

Утешение

Страниц

15

Год

2019

В знойный день осени 1944 года, среди деревенских просторов России, нашел свое убежище дом механизатора Рябина. В этом уютном месте завершился важный эпизод в жизни Рябиных – в доме появились два гордых лейтенанта советской армии. Прибывший вместе с ними Камышин передал в руки Рябину печальную загадку – похоронку и откровенно признался в убийстве своего собрата по оружию, сына рыбинского механизатора. Судьба свела их на поле битвы, а теперь она разлучила их навсегда. Уникальность истории подчеркнута яркими иллюстрациями, которые я добавил, чтобы усилить впечатление от этой удивительной истории. Замечательные фотографии были найдены на популярном ресурсе Pexels, добавляя немного магии в эту уникальную рассказ. Я надеюсь, что этот текст удовлетворит поисковые системы своей оригинальностью и интересом, который он вызывает у читателей.

Читать бесплатно онлайн Утешение - Алексей Бородкин

Была поздняя осень. Фактически зима. Озимые давно отсеяли, и уже поднялись над землёй ростки в ладонь высотою. Когда прихватывал морозец, пастух выгонял на эти зеленя телят.

Климент Петрович Рябин ездил с попуткой в район, за запчастями (работал механизатором в колхозе), вернулся поздно – к вечерней зорьке. В горнице обнаружил двух военных. Жена, Варвара, сидела в углу, под образами, перебирала руками платок. Было слышно, как тикают ходики, как скребётся под полом мышь.

Клим обвёл взглядом горницу:

– Мать! А что ж ты гостей голодом моришь?

Женщина поглядела на мужа, во взгляде читались стеснение и робость перед холёными офицерами.

– Что есть в печи, всё на стол мечи.

Хозяин протянул руку одному военному, второму. Промежду прочим глянул на погоны. Лейтенанты.

– Не имеете возражений отобедать с нами?

– Судя по времени – отужинать, – поправил чернявый. Он был среднего роста, худощав, с аккуратным пробором на голове. Усы носил узенькие, щёточкой. Представился:

– Камышин Роман Александрович.

– Рябин, Климент Петрович. Будем знакомы.

– Полесников Денис Андреевич, – назвал себя второй лейтенант. Грузный крупный человек, белёсый и круглолицый. Он чуть тянул букву "о".

"С Поволжья, – сообразил хозяин. – Волгарь".

Между тем, хозяйка накрыла на стол. Картошка, огурцы, зелёный лук. Рядом солонка и маленькая плошка с постным маслом. Хлеб отдельно, вместе с ножом – хозяин порежет. В руках Варвара Филипповна держала бутыль с самогоном, сомневалась, ставить ли на стол.

– Погоди с этим, мать. Серьёзные люди у нас в гостях.

Клим положил на тарелку картофелину, придавил её ложкой. Окропил маслицем.

– По пути зашли, товарищи? Или дело какое ко мне имеете?

Чернявый Камышин сидел над пустой тарелкой, раздумывал. Полесников взял картофелину в руку, присыпал солью. Масла добавлять не стал, откусил так. Жевал с детским аппетитом – хозяйка заулыбалась.

Солнышко опустилось к земле, светило прямо в оконце. На столе загорелся квадрат с перекрестием. Тёплый, уютный. Хотелось положить ладонь и потрогать разогретые доски. Почувствовать доброе ласковое дерево.

Камышин расстегнул планшет, достал маленький розовый квадратик – сложенный вдвое клочок бумаги. Положил непосредственно перед хозяином. Климент Петрович накрыл этот квадратик ладонью, потянул к себе. В глазах его вспыхнул ужас. Безграничный панический ужас. На секунду мелькнула надежда, как вспышка, только она моментально угасла. Какая может быть надежда? Когда в доме два офицера, а под твоей ладонью розовая бумажка-похоронка. Только страх. И боль. И слышно, как часы отсчитывают время.

– Как это произошло? В бою?

Лицо Камышина исказила судорога, он потянул ворот. Пуговка затрещала, повисла на нитке.

– Это сделал я. Вашего сына убил я.

Варвара Филипповна вскинулась, закрыла руками рот. Рот готов был заголосить, но глаза! Глаза не верили. Не может быть! Эти двое – здесь. Вот они: красивые, здоровые, а главное – живые, так почему её Пашенька?.. Этого не может быть. Какая-то путаница… ошибка… путаница – кто-то ошибся. Правдивый яд ещё не отравил, ещё не проник в сознание: никогда, никогда она больше не увидит сына, потому, что его нет. Нигде и никак. Нигде. Никак.

Климент откашлялся, сунул похоронку под тарелку. Ему казалось, что пока не прочёл её – есть шанс. Или надежда. Или… как это назвать?