Секретики

Автор

Страниц

165

Год

—

Петр Алешковский – известный прозаик, историк и автор нескольких изумительных книг, среди которых удостоенный премии «Русский Букер» роман «Крепость». Его творчество славится великолепной проницательностью и оригинальным стилем. Еще одна замечательная книга этого талантливого писателя – «Рыба», которая смешивает реальность и фантазию, погружая читателей в удивительный мир морских глубин.

Один из самых необычных романов воспитания в литературе – «Секретики» – это произведение, которое Петр Алешковский создал с таким мастерством, будто оно действительно является открытием некоей тайны. В этой захватывающей книге автор исследует не только детство и юность, но и период взросления, который пришелся на 1960-е и 1970-е годы. Читателей ждут увлекательные рассказы о московских дворах и советской школе, подростковых бунтах и семейных тайнах. А неотъемлемой частью эпохи стали джинсы и пластинки группы «Битлз», которые также запечатлены в книге.

«Секретики» – это совершенно уникальное произведение, которое переносит читателей в прошлое, раскрывая секреты и недосказанности, замороженные во времени. Автор искусно делает намеки на то, что в каждой семье есть свои «секретики», которые хранились под стеклом до сих пор. Узнавая эти секреты, читатель погружается в историю, ощущает живые эмоции персонажей и сопереживает им в их попытках преодолеть непростые реалии своего времени.

Таким образом, Петр Алешковский воссоздает перед читателями яркий и многогранный мир прошлого, открывая двери взаимоотношений между поколениями и помогая нам лучше понять и принять наши «секретики».

Читать бесплатно онлайн Секретики - Петр Алешковский

Часть первая

Грибная молитва

Я родился 22 сентября 1957 года в Москве, в Клинике акушерства и гинекологии имени В.Ф. Снегирёва. Почему маму отвезли туда, я не знаю, многие мои сверстники родились у Грауэрмана на Арбате, что среди коренных москвичей сегодня считается высшим шиком. Проезжая по больничному анклаву на Пироговке, я всегда смотрю на здание с колоннами, где впервые увидел свет. Перед ним вальяжно развалился в кресле бородатый основоположник российской гинекологии. Похожий на усталого Деда Мороза Владимир Федорович заслужил вечный отдых перед фасадом своего детища, став бронзовым памятником, каких в этом переполненном больницами районе Москвы больше, чем во всём остальном городе.

Родился я восьмимесячным и подарил маме тромбофлебит, из-за чего нас долго не выписывали, а маме еще и сделали операцию, после которой она какое-то время лежала на спине с подложенными под ноги специальными подушками. Теперь, по прошествии шестидесяти лет, ходить маме всё тяжелее, ноги у нее болят, но, как водится у людей старой закалки, она ни на что не жалуется, таблетки принимает, советуясь с подругой-биологом, а в поликлинику обращается неохотно, только по острой нужде.

Во дворе Третьяковки

После выписки мы укатили на такси в Лаврушинский переулок, где в служебной квартирке в здании Третьяковской галереи (дед и бабка тогда там работали) и жила наша семья. По семейным преданиям, низенькая коляска на маленьких колесиках, похожая на ивовое лукошко-зыбку, с запеленутой мумией внутри выставлялась во двор неподалеку от огромных железных ворот – главного въезда на священную территорию Искусства. Там я мирно спал между кормлениями, опекаемый огромным галерейским котом. Кот залезал в коляску и деликатно устраивался у меня в ногах, подобно египетскому Великому Коту Ра, победившему Апопа, змея тьмы. Он сторожил меня, олицетворяя собой радость, веселье, здоровье и жизнелюбие. К заигрываниям проходивших мимо людей он оставался при этом абсолютно глух, не замечая их вовсе. Но стоило мне обдудониться, Великий Кот высовывал усатую серую голову наружу и начинал настойчиво мяукать, призывая на помощь охранницу из проходной. Скучающая добрая тетка в синей полушерстяной гимнастерке с накладными карманами, стянутой в талии широким кожаным ремнем и перепоясанной слева направо портупеей с блестящими заклепками, ждала этого сигнала. Заметив высунувшуюся из коляски вопящую кошачью голову, она снимала черную карболитовую трубку настенного телефона и набирала “АВ7-58-75” – номер нашей квартиры.

“Ваш мальчик описался, выходите, – сообщала она официальным голосом и добавляла триумфально: – Кот мяучит”.

Меня забирали домой, мыли над тазом теплой водой из высокого синего эмалированного кувшина с широким горлом, долив в водопроводную воду кипятка из чайника и размешав ее рукой, меняли пеленки и “делали гусеничку”, то есть туго запеленывали по самое горло. Затем меня кормили.

Ничего этого я не помню: ни Великого Кота, ни нестарой еще, строгой лишь с виду вохровки, ни житья в Третьяковской галерее, куда меня уже много позже привела моя любимая бабка Наталья Юрьевна Зограф, хранившая коллекцию русского искусства второй половины XIX века и занимавшаяся Николаем Ге. Не помню и переезда на Беговую улицу, в кооператив художников, музыкантов и педагогов, где я живу и сегодня. Перевезли меня туда в возрасте полугода и, по воспоминаниям родных, тут же выставили всё в той же коляске на малюсенький полукруглый балкончик, глядящий на тогда уже шумную Беговую и на московский ипподром, расположившийся за линией домов на противоположной стороне.

Продолжить чтение

Вам может понравиться: