Мия

Он точно помнил, что сначала услышал её имя. Вполуха уловил диковинное сочетание букв, когда кто-то окликнул её, а потом уже завертел головой в поисках носительницы этого непривычно короткого и дерзкого в своей звонкости имени.

Нет, она оказалась не в его вкусе. Бесцеремонно скользя взглядом по худощавой женской фигурке, он машинально отмечал слишком острые коленки, незатейливую, почти мальчишескую стрижку и колючий блеск серо-зелёных глаз. Она в ответ тоже рассматривала его – обстоятельно так, без спешки и уж точно без смущения.

Теперь, находясь в заведении с идеально белоснежными потолками и приторно-улыбчивым персоналом, он мучительно пытался вспомнить тот роковой миг. Мгновение-вспышку. Один единственный шаг, после которого всё его дальнейшее движение раз и навсегда приобрело перманентно хаотичную траекторию. Но мозг категорически отказывался выуживать из мрачных глубин памяти нужную информацию. Сознание издевалось над ним. И подсознание тоже, надо полагать. Он был в этом уверен.

Память подкидывала одни и те же знакомые картинки. День за днем он словно смотрел бесконечно повторяющийся фильм. Фильм состоял из трёх коротких серий. Первая – их встреча. Здесь было всё более-менее стандартно: обычная московская кофейня, душный летний вечер, звук её имени, и мимолётное его беспокойство, которому он тогда не придал особого значения. Вторая серия – экватор их романа. В этой серии уже началась всякого рода неразбериха: она то исчезала на несколько дней, то вновь появлялась как ни в чём ни бывало. Однажды ночью ему даже показалось, что он своими глазами увидел, как её смуглое лёгкое тело растворяется под сбитыми в кучу простынями. Понятно, что приснилось. Утром-то она была на месте, по-прежнему лежала на кровати возле него, раскинув будто бы крылья свои золотистые от загара руки. Казалось, она и правда сейчас взмахнет ими и улетит.

А вот третья серия была самой лаконичной – про её реальное, совсем не приснившееся исчезновение. Сплошной, ничем не прикрытый сюрреализм, объяснить который невозможно. Собственно, по причине того, что он всё же попытался найти какое-либо разумное объяснение, он и очутился в этом милом заведении.

Здесь ему помогали. Уже спустя четыре дня он вновь смог складывать слова в осмысленные фразы. А на шестые сутки самостоятельно оделся на прогулку, не пытаясь при этом натянуть свою майку поверх куртки.

Из всего многочисленного персонала он сразу выделил для себя двоих – тех, кому можно было доверять и без опаски находиться рядом. Ими оказались гардеробщик Арсений и медсестра из интенсивной терапии Рита. К Арсению – хромому старому вояке – он приходил посидеть после официального отбоя в десять часов. Тот заваривал чай со смородиновым листом и они просто сидели друг напротив друга и молчали, с шумом отхлёбывая дымящийся напиток с терпким ароматом. Арсений растирал своё больное колено, покряхтывал, но иногда всё же нарушал тишину и монотонно говорил-баюкал:

– Ничего, ничего. Это пройдёт. Это дело такое… Отпустит, сам увидишь. Обожди немного, не торопись, оно само всё схлынет… Тут помогут, тут вон чего – профессора! Не абы кто. Они своё дело знают, а ты слушай их, да не думай лишнего. Ешь, да спи. Да вон чай мой смородиновый пей. Всё своё, понимаешь, без химикатов, натуральное.