RИО

основано на реальном событии. Все остальные совпадения случайны.

Было уже за полночь. Иван присел на деревянную скамейку возле складского ангара и достал сигарету. Он не помнил, когда в последний раз ощущал удовольствие от затяжки. Наверное, ещё до того, как табак стал просто способом убить время, а время – бесконечной чередой однотипных дней. Ветер с моря дул резко и безжалостно, врываясь под плащ, будто хотел напомнить, что зима близко. Иван закурил. Огонёк вспыхнул, на мгновение осветил его лицо – бледное, чуть потрёпанное жизнью, но всё ещё молодое. Слишком молодое для человека, который уже знает, что такое пустота внутри. Он поднял голову – и дикий, животный страх обрушился на него, сковав тело, дыхание, мысли. Всё внутри застыло. Между землёй и водой стоял силуэт судна – массивный, неподвижный, как титан.

«RИО».

Просто название. Просто буквы.

Но для него это был приговор.

Не так давно – ещё до того, как судно вышло из порта, – отец втолковывал ему, какой это шанс, оказаться на этом cудне, какой поворот в жизни. Не просто рейс. Не просто работа. Это был поворот, который мог изменить всё. Говорил с нажимом. Не уговаривал – вдалбливал, словно речь шла не о рейсе, а о присяге. Он повторял одни и те же слова, будто мантру: «Это шанс. Повторяю: шанс. Такой не выпадает дважды. Ты должен взять себя в руки». Для него всё свелось к этому рейсу. Вся нескладная история их отношений – сдержанное воспитание, вечные разочарования, молчаливые обиды – всё это вылилось в одно решение: отправить сына туда, куда тот идти не хотел.

Просто назначил помощником капитана. Не спросил. Не предложил.

Ваня не сопротивлялся. Не потому, что соглашался – просто знал: спорить бесполезно. Отец не принимал слова «нет», особенно когда считал, что делает «для твоего же блага». Он считал это воспитанием. Сын же – приговором. Он не просил этот рейс. Не знал людей, с которыми должен был провести недели в этом железном гробу. И тем более не выбирал это судно, которое теперь возвышалось перед ним, как гигантская чёрная глыба.

«RИО».

Отец называл его проектом.

Ваня же видел в нём только клетку.

Все разговоры об «испытании», «закалке характера» и «мужском начале» были лишь декорацией. Отец просто не знал, как по-другому говорить с сыном. Он не умел выражать заботу – только задачи. И каждый раз, когда пытался «помочь», это оборачивалось только давлением.

Ваня глубоко затянулся.

– Ну вот и ты, – прошептал он, глядя на «RИО». – Ты и есть моя новая тюрьма.

Пепел с сигареты упал на пальцы, обжигая кожу, но он не дёрнулся. Где-то позади раздались шаги. Медленные. Уверенные. Он не обернулся. И не потому, что догадывался, кто это. Просто знал – никто не придёт спасать. Ни отец, ни Бог, ни судьба. Только море. Шаги стали ближе. Гулкие, с лёгкой хромотой. В этих звуках было что-то болезненно знакомое, почти телесное. Не столько походка, сколько характер.

Иван знал этот ритм.

Не нужно было смотреть. Резкий рубленый шаг – не военный, но близкий по дисциплине. Капитан.

Ваня затянулся и закашлялся. Просто сидел и ждал, когда всё начнётся. А всё всегда начиналось одинаково – с шагов, тени и того особенного взгляда. Того, в котором нет ни доверия, ни тепла. Только оценка. На секунду Ваня почувствовал себя мальчиком на пороге чужого дома.