Грехи города ангелов

ГРЕХИ ГОРОДА АНГЕЛОВ

ГЛАВА 1: ОБЛАВА НА ПРОШЛОЕ

Дождь заливал Лос-Анджелес с таким упорством, будто хотел, чтобы у города не осталось ни одного не промокшего греха. Я сидел в своем офисе, совершая утренний ритуал – цедил кофе, который был настолько безвкусным, что мог сойти за слезы бухгалтера, подсчитавшего мои долги. Пятно на потолке моего офиса, смутно напоминавшее мне профиль бывшего шефа, сегодня казалось особенно зловещим, будто старик, наконец, решил сплюнуть на меня с того света.

Внезапно дверь скрипнула, и на пол бесшумно упал конверт. Без марки, из плотной, дорогой бумаги. Такие используют адвокаты, когда хотят, чтобы ты понял: дело пахнет не только трупом, но и деньгами. Я выглянул за дверь. Кроме дождя, никого. Кому я мог понадобиться в такую погоду? Я вскрыл конверт кортиком – подарком от одной благодарной клиентки, чьего мужа я нашел в обществе двух стриптизерш.

Внутри лежала одна-единственная потрёпанная фотография. Два молодых парня в дешёвых костюмах, ухмылялись у стены, исписанной граффити в портовом районе. Моя рука непроизвольно потянулась к ящику с антацидами – верными спутниками моей работы. На снимке были я и Джек Гаррисон. Мой первый напарник. Его убили десять лет назад. Официально – случайная пуля в перестрелке с контрабандистами. Неофициально – день, когда моя полицейская карьера отправилась на свалку.

К фото была приколота записка, напечатанная на машинке: «Его смерть не случайна. Ищите того, кто смотрит со стороны». Анонимки – моя слабость. Особенно когда бумага пахнет деньгами, а текст – большими проблемами.

Мой «Роллс-Ройс» – а точнее, потрёпанный «Шеви», который скрипел всеми болтами, – привез меня к дому Леона Дюваля. Его квартира напоминала лабиринт из картонных коробок, сдобренных ароматом фотобумаги и старого одиночества. Леон был хроническим пакрэтом – он скупал фотоархивы умерших коллег, делающих фото из окон своей квартиры или дома, на улице, везде, где и когда возможно. Он коллекционировал чужие моменты, как маньяк.

– Леон, мне нужно взглянуть на твою коллекцию портовых зарисовок, – сказал я, кладя на стол несколько зелёных банкнот, от которых у старика загорелись глаза.

– О, месье Варгас! Для вас – всё! – он засуетился, и через полчаса я уже рассматривал серию снимков той роковой ночи.

И один из них, несколько размытый, был тем самым. На снимке был капитан Фрэнк Робертс. Он стоял в тени, вполоборота к месту, где только что убили его офицера. Но его поза не выражала ни шока, ни скорби. Он был сгорблен над телефонной трубкой, его костюмный пиджак натянут так, что вот-вот лопнут швы. Он смотрел не на горящий склад, а куда-то в сторону, с таким животным страхом и злобой, будто видел там призрак, который вот-вот материализуется и назовёт его по имени.

Время: Согласно времени, отпечатанному на краю снимка, это было через три минуты после начала выстрелов. Робертс по официальному отчёту прибыл с подкреплением через десять. Значит, он уже был рядом. Очень близко. И ждал.

И главное – он говорил по личному, дорогому мобильному телефону, а не по служебной рации. Капитан на месте перестрелки делает личный звонок в ту самую минуту, когда его подчинённый мёртв?

    Это был портрет не командира на месте трагедии, а преступника, понимающего, что контроль ускользает.